Прогресс рода

Метериалы / Жизнь пчел / Прогресс рода

Страница 6

Однако ж среди пчел, которым дано чересчур категоричное название Apides solitaires, подобно пламени, удушаемому тяжелой материей, гасящей всякую первоначальную жизнь, разгорается уже там и сям, в самых неожиданных направлениях, социальный инстинкт; робкими и нерешительными шагами пробивается он сквозь стоящую у него на дороге толщу.

Если все в этом мире состоит из материи, то как не поразиться проявлением здесь самого имматериального движения материи. Здесь речь идет уже о том, чтобы превратить эгоистическое, случайное и неполное существование в братскую, более прочную и более счастливую жизнь. Суть дела состоит в том, чтобы идеально соединить в духе то, что реально разъединено в теле, достигнуть подчинения индивида роду до степени принесения себя в жертву, заменить осязаемое неосязаемым. Стоит ли удивляться тому, что пчелы не могут реализовать сразу такой вещи, которую разрешить не в состоянии даже мы с высоты своей привилегированной точки зрения, рассыпающей лучи света во все углы сознания? Не менее любопытно, а иногда даже трогательно, наблюдать трепетание новой идеи, пробивающейся ощупью сквозь мрак, окутывающий все рождающееся на земле. Она взрастает из материи, она еще вся материальна. Она состоит лишь из холода, голода да трансформированного страха, еще не получившего выражения. Она смутно соприкасается с большими опасностями, длинными ночами, приближающейся зимой, этим подобием смерти. XI

Мы уже знаем, что Xylocopae представляют собой сильных пчел, высверливающих в сухих деревьях углубления для постройки своих гнезд. Они всегда живут одиноко. Впрочем, к концу лета иногда случается встретить несколько особей из рода Xylocopae Cyanscens, собирающихся группами на ветви золотоцветника, чтобы вместе провести зиму. Это запоздавшее братство является исключением у Xylocopae, но у их очень близких родичей Ceratinae оно уже вошло в привычку. Вот и исходный пункт идеи общежития. Но у Xylocopidae она не получила дальнейшего развития и не переступила первой неясной линии любви.

У других Apiens эта пробивающаяся ощупью идея принимает другие формы. Chalicodomae, живущие под крышами сараев пчелы-каменщицы, вырывающие себе норы в земле Dasypodae и Halictae собираются для постройки гнезд в многочисленные колонии. Однако ж это единение призрачно, ибо колонии состоят из отдельных единиц, не имеющих между собой ничего общего, никакой связи. Каждый индивид этого общества пребывает в страшном одиночестве: он строит свое жилище без чьей бы то ни было помощи и не интересуясь делами своих соседей. «Это, – говорит Перетц, – не более чем простое соединение индивидов с одинаковыми вкусами и одинаковыми способностями; девиз „всяк за себя“ господствует здесь во всей своей силе; их кипучая работа напоминает рой исключительно многочисленностью ее участниц и их усердием. Подобные общества являются единственно следствием большого скопления одинаковых существ, обитающих в одном и том же месте».

Но у Panurgi, двоюродных сестер Dasypodae, уже пробивается слабый луч света, обнаруживающий нарождение нового чувства. Они соединяются, подобно предыдущим, в общества, и хотя каждая пчела роет свою норку собственными силами, но зато вход и галерея, ведущие с поверхности земли в каждую отдельную келью, уже общие. «Таким образом, – говорит Перетц, – во время работы над камерой каждая пчела действует так, как будто она одинока, но галерея становится общей собственностью. Все пользуются ею и освобождаются, таким образом, от излишней затраты сил и времени, потребных на постройку для каждой камеры отдельной галереи. Было бы интересно убедиться, производится ли эта предварительная работа сообща и не существует ли здесь смен, чтобы пчелы могли работать поочередно?»

Как бы там ни было, но здесь идея братства пробивает преграду, разделявшую два мира. Тут уже не холод, голод и страх смерти дают толчок ослепленному и не сознающему себя инстинкту, но внушение более широкой жизни. Хотя и на этот раз развитие идеи останавливается и не идет дальше, но что за беда? Она этим не смущается и ищет других путей. Когда она доходит до шмелей, то здесь созревает, принимает иные формы и производит свои первые решительные чудеса. XII

Шмели – эти огромные, пушистые, вечно жужжащие, страшные на вид, но по сущности крайне безобидные пчелы – прежде всего одиночки. С первых же дней марта перенесшая все невзгоды зимы оплодотворенная самка приступает к постройке гнезда под землей или в кустах, сообразно привычкам того вида, к которому она принадлежит. Пробуждающаяся весна застает ее в одиночестве. Она сравнивает, копает и украшает избранное ею для устройства гнезда место; строит затем довольно бесформенные восковые ячейки, наполняет их медом и цветочной пылью, кладет яйца, ухаживает за личинками, и вскоре она уже окружена целой семьей дочерей, помогающих ей во всех работах, как домашних, так и надворных. Некоторые из молодых шмелей, в свою очередь, начинают класть яйца. Благосостояние растет, постройки улучшаются, и колония увеличивается. Душой и, главное, «матерью колонии» остается основательница; она пребывает во главе царства, являющегося некоторым подобием царства нашей обыкновенной пчелы. Сходство, однако, довольно грубое: благосостояние у шмелей всегда ограниченное; плохо установленным законам мало кто повинуется; временами приключаются случаи первобытного каннибализма и детоубийства; архитектура безобразна и непрактична; но наибольшее различие между этими двумя обителями заключается в том, что одна из них постоянна, а вторая лишь временна. Действительно, обитель шмелей окончательно распадается осенью, ее три-четыре сотни жителей погибают, не оставив после себя никакого следа, и все их усилия пропадают даром. Из всех из них уцелеет одна-единственная самка, которая будущей весной, в таком же одиночестве и такой же бедности, в какой в прошлом году строилась ее мать, начнет снова ту же бесполезную работу. И на этот раз не заметно, чтобы идея братства осознала свою силу.